Александр Николаевич Лекомцев
Неолит – не заграница
Он добрался до дома Шнорре на своём стареньком «Москвиче». Но проникнуть в подъезд, перед дверью которого красовался кодовый замок с кнопками, снабжённый переговорным устройством, было сложно. Зуранов набрал, наудачу, один из номеров квартиры, расположенных в подъезде. Услышав вопрошающий голос «на том конце» переговорного устройства, сказал:
– Впустите вы, наконец, собаку в подъезд?
– У меня нет ни какой собаки! – ответил визгливый женский голос. – Я их на дух не переношу! И какого чёрта вы ломитесь в наш подъезд, на ночь глядя?
– Собаке плевать на то, ночь наступает или утро! Не хотите впускать – не надо… Чёрт с вами! Я здесь не живу, а то бы сам… Но собака из вашего подъезда.
– Это, видать, Марии Семёновны. Болонка, что ли?
– Болонка! С семизарядным вальтером…
– Оставьте ваши глупые шутки! Если болонка, значит, Егорыча. Ладно! Открываю дверь! Но учтите, я за ней с восемнадцатого этажа на лифте спускаться не буду.
– Моё-то какое дело! В общем-то, вы не беспокойтесь, собака дорогу сама найдёт.
– Ваша правда. Ладно. Открываю.
– Благодарствуем от имени собачки, – сказал он, растворяя освободившуюся от силы специального магнитного устройства дверь. – Пойдём, Жучка!
Он очень быстро, а, главное, без нежелательных свидетелей поднялся по лестнице на третий этаж. Вот и квартира Шнорре.
Нажал на кнопку звонка, звук которого оказался не кричащим, а нежно-мелодичным. Хозяин долго не отворял дверь. С самого начала полюбопытствовал:
– Кто там?
– Вам телеграмма… из Заяровска-Нагорного! Извините, что в поздний час, но сообщение срочное!
Прозвучавшее из уст Алексея название города подействовало на Михаила Арнольдовича магически, как всем известное заклинание: «Сим-Сим, открой дверь!». Если бы с помощью крылатого выражения, фактически, фразеологизма или даже идиомы, из сказки «Али Баба и сорок разбойников» можно было бы, при желании, открывать все существующие двери, ворота и калитки Земного Мира, то Зуранов горя бы не ведал. Если бы… Но всё не так. Для одних, любое событие – к счастью, а для других и – к беде.
Хозяин квартиры, вероятно, смотрел в дверной глазок. Но что он там мог увидеть, кроме верхушки широкой шляпы, загораживающей весь… обзор?
Куда деваться? Шнорре, пусть и с опаской, но приоткрыл дверь и держал её на цепочке, протянув руку за телеграммой в щель. Зуранов воспользовался моментом, рванул ладонь Шнорре на себя так, что тот уткнулся носом в дверь.
– Отпустите же руку, Лёша! Я же вас узнал. Вы полагаете, что мне почти не больно?– Голос хозяина был умоляющим. – Но, конечно же, я рад гостям, даже не званным и ночным, тем более, таким, которые считают моё жильё проходным двором.
– Отпускаю твою руку! Но имей в виду, твоё брюхо под стволом моего вальтера! Если произойдёт заминка, стреляю через дверь… А потом и цепочку пулей срежу!
Зуранов отпустил его руку. Шнорре освободил дверь от цепочки, широко её раскрыл, любезно сказав:
– Зачем же портить совсем новую цепочку, Лёша? И почему мне доводиться наблюдать такое недружелюбие с вашей стороны?
Зуранов стремительно ворвался в квартиру Шнорре, направил на него ствол пистолета. Закрыл дверь на защёлку и красноречивым жестом заставил Михаила Арнольдовича сдать свой, средних размеров, кольт. Он втолкнул Шнорре в большую комнату и прошёл вслед за ним. Вырвал вилку из розетки, и невесть что говорящий мужик на экране скромного плоского телевизора «Сони» замолк. Экран потух.
Стволом вальтера Зуранов указал хозяину квартиры на кресло. Тот сел. Алексей устроился в таком же, напротив. Шнорре повиновался, не испытывая перед «налётчиком» особенного страха и растерянности.
– Дорогой Алексей, я тебя сразу узнал… даже под шляпой, – сказал Шнорре. – Объясни же старику, почему ты себя так не адекватно, не… дружелюбно ведёшь.
– Заткнись! Сиди пока! Ножками и ручками не дёргай… Слушай, что буду говорить…
– Знаешь, у нас, у евреев, говорят так…
– Ты такой же еврей, как я президент Америки. Понял? Не важно, кто ты… Плохо, что ты – очень хреновый субъект. Но ты… никогда не был евреем.
– Да как же ты смеешь лишать меня… национальности! – рука Михаила Арнольдовича потянулась к телефонной трубке.
За такую самодеятельность Шнорре получил мощный удар рукояткой пистолета по пальцам правой руки. Завыл от боли, заойкал. Без особых следов, но удар – чувствительный. Правда, на безымянном пальце Шнорре лопнула кожа, и выступила кровь.
– Я же предупреждал. Шевелиться не надо. Я не шучу! Ты, сударь, родился в Рязани, что ни на есть в лапотной семье. Речь идёт не о твоей национальности, а только о том, что ты – подонок!
– Опять национализм, – тянул время Шнорре, видно, соображая, как ему выйти из опасного положения. – Национализм, Алексей Владимирович, но уже – с другой стороны. Принижение достоинств великой нации… Русофобия!
– Преступность – многолика и многонациональна! Я прекрасно понимаю, что ты – классный демагог, почти софист… Но выкрутасы тебя не спасут. Будь ты хоть марсианин, тебе не уйти от ответа! Мне всё равно, кто ты… Я тут… присутствую не по национальным вопросам, Михаил Александрович Гурьев. Я правильно сделал ударение в твоей фамилии?
– Не понимаю…
– Гурьев, так сказать, твоя «девичья» фамилия. Когда ты был, негодяй, совсем юный, в восемнадцать лет, именно под этой фамилией с бандой других недоумков ограбил в Архангельске продовольственный магазин. Любил путешествовать. Детские шалости. Потом… слинял в Петрозаводск, женился там на симпатичной еврейке, взял её фамилию, Кугельманн, а заодно обобрал её отца. Вскоре она дала тебе развод, раскусив, что ты за птичка. Потом уж ты отслужил положенных два года в рядах нашей доблестной армии. Тебя не однажды привлекали к суду. Даже два раза или три подозревали в убийстве… Но нигде и ничего не могли доказать… Грабежи и налёты. А всё так чисто и гладко. Ни одной отсидки! Ты – криминальный гений, Миша Гурьев! Ты всегда совершал страшные преступления, но был… ни при делах.
– Спасибо за комплимент, Зуранов. Но ты многого и не знаешь… Тебе не дано… с твоими куриными мозгами.
– Согласен. Я часто заблуждаюсь. Но ты слушай дальше. Потом ты выплыл здесь, но уже с другим отчеством, фамилией и новеньким паспортом. Тут уж ты стал абсолютным… евреем. Ни сучка – ни задоринки. Решил с открытыми грабежами завязать, а действовать из-за чьих-то широких спин. Поступил в институт, заочно… А там полюбил Зинаиду Марковну… светлой и нежной любовью. Ты даже не посмотрел на то, что у неё, студентки юрфака, уже подрастают два малыша – Игнат и Максим. Ты усыновил их.
– Если это так, то что в этом плохого?
– Ничего плохого. Продолжаю! Признаться, мало, кто знал, что они не твои… Даже дети об этом не ведали, которым вбили в голову, что ты их родной папа. Но нашлись в городе добрые люди и мне раскрыли глаза.
– Зачем про то кому-то знать?
– Гуманист! А Зинаида дважды успела до тебя побывать замужем. Второй раз даже – официально. Её фамилия по мужу предыдущему… вроде как, Зайцева. Но я не об этом…
– Ну и что? Где же тут преступления? Наоборот… О чём же ты тут бормочешь, Зуранов?
– Преступления были всегда. Но замётанные… Я шлёпну сейчас тебя за твои выкрутасы, давние и нынешние! Трупов на тебе море! Когда запахло жаренным, ты обратился ко мне. И я начал активно расправляться с «Красной гвоздикой», а про «Ромашку» подзабыл.
– Смешно! Нет же у тебя никаких доказательств. Может быть, я и жену свою убил?
– Хорошо! Устрою маленький суд над тобой. Жену ты свою не убивал, – Зуранов переложил пистолет в левую руку, а правую опустил во внешний карман плаща. Там лежали сигареты.
Этой ситуацией молниеносно воспользовался Шнорре. Он ловко метнул в Алексея, невесть откуда взявшийся нож. Вероятно, финка была спрятана у него под одной из штанин. Только чудо спасло Зуранова и то, что свой бросок бандит произвёл без замаха, что называется, в полсилы. Лезвие ножа, точнее, острие, воткнулось в небольшой, но, к счастью, плотно набитый пятидесятирублёвыми купюрами, бумажник. Финка, летящая прямо в левую часть груди, в область сердца, с лёгкостью пробила ткань плаща, пиджака, рубахи, толстый слой дерматина кошелька и зацепила его кожу. Стопроцентное попадание. Мастерский бросок!
Положив нож на стол, а потом и пачку денег, спасших ему жизнь, Алексей вопросительно посмотрел на бандита.. Не очень просто умудриться из неудобного положения бросить нож, да ещё пробить столько слоёв ткани и бумаги. Зуранов постарался никак не выражать своих эмоций по поводу не культурного поведения своего, мягко сказать, оппонента. Из этого же, пробитого лезвием финки, портмоне он извлёк фотографию, которая почти не пострадала, небольшого формата и подал её прямо в руки растерянного Шнорре.
– Вот, смотри, метатель ножей, – Зуранов с большим трудом сдерживал ярость.– Смотри! Ты устроил так, чтобы твои враги, не зная, что выполняют твой заказ, убили эту женщину! Именно они хотели порешить и тебя, но уже… по другой наводке. Там всё было серьёзно. Потом лишились жизни ещё несколько человек! Ни в чём не повинных! А бандитов кое-каких помог тебе убрать я!
– Но здесь же…
– Заткнись! Я не хочу слушать сказки! Я рад, что ты узнал, кто запечатлён на фотографии. Свою жену ты не убивал. Ты слишком от неё зависим!
– Подожди, Алексей, не горячись! – Шнорре сделался попроще, поспокойней и поестественней. – Я хочу сказать, что ты меня… не за того принимаешь. Я думаю… Мне кажется, что мы с тобой поладим. Я дам тебе много денег, я дам тебе такую власть над людьми, о которой ты и не мечтал. Мне предстоит многих убить, но пока я никого не убивал. Тебе трудно это понять. «Ромашкой» руковожу не я.
– Ты – убийца, причём, не только уголовник, но и опасный государственный преступник. Мне известно, что не ты руководишь «Ромашкой». Но ты не боишься своего хозяина, собираешься ехать в Заяровск-Нагорный. Ты… заврался, гражданин Гурьев. Разговор у меня с тобой будет самый короткий.
– Хозяина, Лёша, не может быть в Заяровке-Нагорном, – теперь Шнорре-Гурьев начал фальшивить, входить в привычный для него образ «доброго еврея», этакого анекдотично-хрестоматийного, обиженного судьбой, суетливо беспокойного. – Ну, так, Алексей, скажи, какой ему интерес обитать ему там, в захолустье.
– Я ведь не кино снимаю, Гурьев, – нервно засмеялся Зуранов. – Тебя на том свете заждались, а ты меня… веселишь. Он только там и нигде больше, твой хозяин! А навар такой… перещёлкать он всех желает, как мух. Очень уж сильно ты им доверился, лопух!
– Дак, вот ты, Алексей, и помоги мне. Если сговоримся, то я тебя очень большим миллионером сделаю… Впрочем, тебя таким не удивишь. Но связи у тебя будут мощные. При всё – при том… Потом вот ещё что… ты меня не сможешь убить, потому что я…
Больше Зуранов слушать бандита не стал. Он выстрелил «банкиру» из вальтера прямо в лоб. Шнорре-Гурьев упал навзничь на пол с дыркой во лбу. Контрольный выстрел тут был не нужен. Ясно, как день. «А ты говоришь, что тебя убить невозможно, – подумал Зуранов. – Ты такой же смертный в этой обители, как и те, кого ты… не щадил».
Но вдруг сыщик увидел, как тело Шнорре-Гурьева, в буквальном смысле слова, растворяется в воздухе. Мгновение – и труп его провалился, словно в никуда.
Перед Зурановым появился Лики-Ти, одетый в обычный серый летний костюм, в каких щеголяют многие сотни горожан… среднего достатка.
– Он тоже обитает в нескольких мирах, как и я? – изумился Зуранов. – Но ведь он же… мёртвый, как же он может куда-то перелететь?
– Он не мёртвый. Просто, он надолго ушёл из Этой Обители,– спокойно объяснил Лики-Ти. – Разве можно убить одного из многочисленных детей Сатаны – Чарота? Именно, Сатаны, а ни Дьявола, ни Вельзевула, ни Асмодея… ни кого другого из этого клана. Сатана – самый первый.
– Но ведь это же… бандит, Михаил Гурьев!
– Ты не обратил внимания на то, сыщик, на тот день и час, когда Шнорре-Гурьев пришёл в офис «Портала» и сказал, что на него напали бандиты и крепко избили его… Они не избили его, они его умертвили тогда, и в грешное тело вселился, блуждающий всюду и нигде, Чарот. Он вовремя ушёл, ибо… не знает истины, и не понимает ни зла, ни добра. Много бы крови пролилось ещё… Ибо Чарот служит только тем, кто заботиться лишь о собственных благах.
– Как всё запущенно! – махнул рукой Зуранов. – Как всё сложно…
– Ничего сложного. Всё просто, – пояснил Лики-Ти. – И не ты, Зуранов, отправил Чарота назад, в Преисподнюю, а сам Господь, но… моими стараниями.
Алексей теперь только слышал голос Лики-Ти, потому что Посланник Богов уже был далеко отсюда, точнее, он находился всюду и везде.
И послышался голос Чарота, откуда-то, издалека:
– Глупый и жалкий человек! Я ведь пришёл… помочь тебе, ибо только Земная Смерть очищает души. Но я вернусь. Пусть не будет здесь тебя, но явиться кто-то другой, который станет моей правой рукой!
«Я слушаю и не слышу, – сказал мысленно Зуранов. – Не надо мне величия ради… величия. Бессмысленное и возродиться в том, что не имеет смысла. А всё глупое и даётся лукавыми существами Человечеству во зло, а не во благо».
Так исчез мнимый Шнорре, в недавнем прошлом, Гурьев. в настоящем – жестокий и непоследовательных в своих решениях, Чарот. Именно в тот момент, когда Лики-Ти объяснял сыщику, с кем тот имеет дело, Зуранову на мгновение показалось, что он сам своими действиями и поступками чем-то напоминает Посланника Тёмных Сил, Чарота. Впрочем, нет. Ведь Алексей борется со злом, защищая тех, кто ещё не стал жертвами «банкиров» и вынося приговор от имени безвинно… убиенных.
На стороне Зуранова – светлые силы Земной обители и, пожалуй, всего Мироздания. Это так, если его посещает Лики-Ти. Но ведь и Чарот считает, что является на Землю для того, чтобы навести на ней… порядок. Вот где размытая грань или едва видимая между «белым» и… белым. Конечно, Чарот убил многих близких Зуранову людей, но чужими руками. Полпред Сатаны только распоряжался, то есть повелевал.
Следующий день прошёл для пленников относительно спокойно. Даже любопытный и коварный Томбон не донимал их своими визитами и вопросами. Вернувшись из Мира Будущего под утро, Зуранов доставил в их шалаш два вальтера с солидным запасом патронов. Автоматы Зур перенёс под утро в лагерь Хвостатых Людей и спрятал недалеко от Долины ухода на Небо. АКМов к тому времени у них имелось уже три, и большое количество боезарядов.
Большей подлости, чем страшная смерть чужаков от когтей и зубов тигров, придумать невозможно. Впрочем, не Томбоном такое было заведено. До него… постарались. Но оправдания он не заслуживал уже только потому, что его очень радовало существование «справедливого» Закона, который в угоду себе сляпали власть имущие Кошки… сотни полторы-две тому назад. Жертвоприношение – святое дело. Даже в Мире Будущего без «стрелочников»… ну, просто, не обойтись.
Томбон и на самом деле не понимал, что за добро он платит пленникам злом. Ведь великая честь – быть съеденным, а потом, может быть, за это и… прославиться. Кто знает, может быть, древние поэты сложат о «героях» стихи, а художники изобразят смельчаков на скальных камнях. Впрочем, Томбон всегда поступал так, как требует Закон племени, и так, как он пожелает. Его желание – тоже закон.
К стыду своих товарищей, у Лё, хоть он и верил в необычные способности и мудрость Зура, глаза слезились и он опасался, что его… сожрут. Но ведь Идущий по следу ему сотню раз объяснил, что нет уже ни каких Тигров-покровителей в помине, и что с ними устроили удачные и крутые разборки обезьяны. Но молодой воин, бескрайне верящий в Бессмертие, как и все почитатели Дагу Бо, всё же, боялся… смерти.
«Глупый Лё,– уныло думал сыщик, – ведь смерти нет. – На Земле и человек и любое животное – лишь личинка, которое потом, через несметное количество превращений, станет тем, кем должна быть… Даже и после этого будут перерождение. Обязательно будет. А как же!». Но Лё донимал Идущего постоянным и нудным вопросом:
– Что собирается сделать завтра Зур?
Великий сыщик уходил от ответа. Ссылался только на то, что, возможно, Лики-Ти поможет им, если посчитает нужным. «Таких, как Лё, на Земле очень много. А если станет ещё на десятка два-три меньше, то ничего страшного не произойдёт». Зура, признаться, очень удивляло, что Лё, не так давно принадлежавший к дикому Племени Свирепых, бесстрашному, беспощадному и злому, отвергающему всякие здравые мысли и поступки, теперь боится уйти «невидимкой» на небо или навечно уйти в глубь Земли. Чего тут опасаться? Ведь везде – жизнь. Разве Лё не чувствует это своей кожей или сердцем? Нет. Не чувствует. Настоящий… дикарь.
Может быть, иногда Лё кажется, что не Дагу-Бо создал Небесные и Земные Миры, а, в общем, никто. Или просто, появилась в бесконечном пространстве «пылинка», которая взялась неоткуда и родилась нигде, а потом, может быть, взорвалась и начал образовываться Земной Шар. Всё-таки, глуп Лё. То, о чём он думает, не может быть… Вот ни Зур, ни Вла не боятся земной смерти. Они просто хотят посмотреть на те события, которые могут происходить… без них.
Но кто знает, может, и посмотрят… со стороны и увидят гораздо больше, чем те, кто ещё ходит в «личинках». Зур, конечно же, хочет побыть ещё человеком, но только для того чтобы в обоих мирах наказать зло. Правда, оно беспредельно… Но кто-то ведь продолжит его дело, и, может быть, уже продолжает.
Эти минувшие три дня его Валерия не сидела без дела. Она была настроена решительно, и в её в планы не входило прощать тех, кто прямым или косвенным образов явился причиной смерти, к примеру, того же Александра Петруничева. Дело не в том, что Лера всё ещё помнила о нём. Причина гораздо проще и продиктована истинным законом Земной Жизни: убийцу следует убить. Других вариантов быть не может и не должно. Когда все равны, то нелепость и… наглость, если кто-либо намного «равнее» кого-то… за не хилое «бабло» и брателловскую взаимопомощь. Пустил в человека пулю – получи такую же. Ведь заслужил такого расклада своими стараниями…
О своих делах Валерия рассказала, Зуранову вечером, когда он «прилетел» из Мира Прошлого. А их доверительная беседа началось с того, что Алексей посетовал: «Руки не доходят до… Ивасёвой». Валерия со скорбью в голосе сообщила Зуранову, что, к сожалению, многоуважаемая Зоя Михайловна три дня тому назад стала жертвой автодорожного происшествия. В её малиновый «Мерседес» на полном ходу врезался «КамАЗ». Получилось всё так удачно, что явного и официального заместителя директора коммерческого банка «Простор» и тайного представителя «Ромашки» Ивасёву, точнее, её труп, пришлось по частям вырезать из салона «иномарки» автогеном.
Сыщик немного расстроился. Что за чертовщина?! Ведь он лично должен был отправить на тот свет «банкиршу». До нелепости смешно и дико получилось. Какой-то подросток, черноволосый, в зелёных очках, в поношенном вельветовом костюмчике, угнал с временной стоянки «КамАЗ» командировочного водителя Петрусенко из города Рыхвина. Баловник, ядрёна мать! Всё у рабочей столовой произошло. Шофёр самосвала преспокойно уничтожал свой обед, близко не подозревая, что кому-то в голову придёт угнать его «КамАЗ».
Покатался подросток, натворил дел и… смылся. «Ищут прохожие, ищет милиция…». До очередного всемирного потопа будут искать, потому что ему… помогли. «Может это и не так плохо, – смирившись с ситуацией, подумал Зуранов. – Меньше забот останется».
Какое странное стечение обстоятельств. Ивасёва, обкатывающая свой «Мерседес», находилась без мальчика – Паши. Она ехала не на работу, в банк «Простор», а на дачу… на свою дачу… в служебное время. «Ой, да кто её, бабоньки, за то осудит, уж трудилась-то, как пчёлка. Правда, языком и натурой скотской была ядовита, прости господи!». Вот тогда-то и догнал «КамАЗ» её «иномарку» и хорошенько… потоптал. Без свидетелей. Трасса, пусть и не такая уж безлюдная, но угонщик грузовика, словно подгадал, выбрал самый подходящий момент и… бесследно исчез, как сквозь землю провалился.
– Дубина ты, Алексей, – доверчиво и по-простецки сказала Лера. – Это сделала я.
– Во-первых, я ни какой не дубина, – возмутился Зуранов, взгляд его казался безумным. – Во-вторых… То есть, как это… ты? Что ты городишь?
– Научись культурно беседовать с дамой. Я ничего не горожу!– Она достала из сумочки чёрный парник, «юношеские» бутафорские усики и зелёные очки и бросила их на журнальный столик. – А вельветоновый костюм я утопила в придорожной канаве. Но сначала я облила его серной кислотой.
– Но как ты ушла незамеченной оттуда, с места происшествия?
– Очень просто. Добежала по перелескам до рощи, где давно уже стояла моя «Шевроле». Переоделась, почти, спокойно. Привела себя в порядок. Разумеется, я опять стала прекрасной и любимой тобой брюнеткой.
– В мозгу не укладывается. Непостижимо!
– Один ты, что ли, такой мудрый? Кстати, я ещё там остановилась, на месте аварии и предложила свою посильную помощь сотрудникам ГИБДД. Но они мне нагло, как девочке сказали: «Проваливай!» Вот я и… «провалила».
– Ну, ты – и девица! – искренне удивился Зуранов. – Жаль, что не сам я… её. Но тебе можно. Ты ведь моя… жена.
– Повтори, что ты сказал? Ты иногда эту, не совсем ясную, хреновину произносишь.
– Я хотел… А разве ты против? – заволновался Алексей. – Неужели не хочешь называться и быть моей женой?
Она прильнула к его плечу, теребя губами воротник его рубашки.
Оказывается, Валерия, за эти дни, отыскала в бумагах Алексея, домашний адрес Рудольфа Вольфа в Заяровске-Нагорном и отбила ему телеграмму: «Срочно вылетайте оба. Мальчик ждёт. Встречу вас на перекрёстке улиц Малышева и Панова. Буду в чёрном берете, с журналом в руках, двадцать первого августа, в одиннадцать часов дня». Без подписи. Ничего себе, конспирация! Рисковала она? Разумеется.
С горем пополам она, всё же, встретилась с Рудольфом и Барбарой (Маргаритой), вскользь рассказала им о печальных обстоятельствах гибели Ивасёвой – «роковая случайность», но нет «худа без добра». Валерия строго рекомендовала забыть им о том, что они получали от неё телеграмму. Версия такая: мать и приёмный отец приехали искать сына. И вот им повезло, случайно они узнали, что он совсем… рядом.
Доказать, что Паша – биологический сын Барбары Браух (Маргариты Шиловой) не составит ни какого труда. Тут уж найдут и того, кто когда-то похитил мальчика и совершил целый ряд кровавых преступлений. Может быть, не очень добрым словом помянут и покойницу Ивасёву, ведь задним числом многое можно.
Вероятно, что кто-то из «следаков» городской прокуратуры «медальку» получит… А Паша пока обитал у соседки Зои Михайловны по лестничной площадке, Тамара Зюрениной, многодетной и сердобольной мамаши своих детей. Понятное дело, что достанется мальчику от его «атаманской» мамки, Ивасёвой и солидное наследство.
– Да плевать я на это наследство хотел! – в сердцах сказал Рудик Вольф. – А на могилу этой гадины местные ребята навалят большие… кучи! Я приплачу! Не поскуплюсь!
Всё, о чём Зуранову рассказывала Валерия, до глубины души затронуло его. Но как же она могла так рисковать собой? Зачем, когда всё можно было сделать гораздо проще и горозда чётче.
Он отстранил её от себя и грубо сказал:
– Извини, Лера! Но ты – самоуверенная дурра. Ты – какая-то нелепица, киношная Никита! Таких крутых баб в жизни не бывает! Ты вставляешь мне палки в колёса… Я больше никогда не вернусь сюда.
– Наглец! – закричала она. – Ну, надо же, он от меня уходит, «улетает» в какие-то кошмарные края! Куда? Куда ты от меня собрался? В могилу? Ты – эгоист, Лёха, слабый и безвольный мужичок. Считаешь, что если сможешь справиться с двумя-тремя бандитами в драке, то ты уже Джеки Чан. А может, ты в душе Илья Муромец?
– Я не отрицаю, если бы не ты, то гнить мне бы сейчас в оранжерее поместья Булиной, – согласился Алексей. – Но Лера… ты открыто послала Вольфам телеграмму в Заяровск-Нагорный… ведь это ни в какие ворота не лезет. Я ведь за тебя боюсь. Я всё бы очень скоро сделал сам, но без шума, суеты, спокойно… и грамотно. Пойми!
– Ничего не желаю понимать… Ничего! Ты, милый, давно переступил ту запретную черту, ты из мстителя народного превращаешься в преступника. Ты даже не заметил, как стал им. Хорош путь: от карающего бича божьего до палача-психолога. И он меня ещё воспитывает! Спасибо любимый! Я стала почти такой же, как ты.
– Ну, и женщина! – у Зуранова всю злость на Валерию, как ветром, сдуло.
– Поэтому заткнись, дубина! – она умела говорить гадости, оскорбительные слова с нежностью, с улыбкой любящего человека. – Во всяком случае, сегодня не дёргайся, как раненный таракан.
– Что ты придумала ещё и сегодня, на ночь глядя?
– Приведи себя в порядок, мой лупоглазый зверёныш. Через пятнадцать минут у нас будут гости. Даже здесь переночуют, пока мы проворачиваем одно дельце. А завтра утром они улетят в Заяровск-Нагорный. У них уже все дела – в шляпе. Остались небольшие формальности, которые они, спокойно, не спеша, доведут до ума в своём городе. Тебе надо объяснять, кто они такие?
– Пойди и объясни это телеграфному столбу. Я догадываюсь. Это Рудольф, Маргарита и Паша.
– Вот видишь, какой ты догадливый, мой миленький, – она легонько ткнула его указательным пальцем в нос. – А мальчик Паша, пусть и получил хамское воспитание, но золотой ребёнок. О подробностях чуть попозже.
Стихийно померившись, они тут же стали готовиться к приёму гостей, понимая, что всё произойдёт быстро, почти стремительно, а значит, не на таком высоком уровне, как хотелось бы. Но, как ни странно, накрытый стол оказался не таким уж и… скромным.
– Ты можешь немного выпить, Алексей, – сказала она. – А я не буду. Мне через час-полтора придётся вести машину.
– И куда это мы помчимся? Ведь ты даже не спросила, каковы мои планы на ночь.
– Отложишь их на потом. Ты всё успеешь. Но туда ехать надо… Мне трудно объяснить, почему и зачем…
Полтора часа, проведённых хозяев с гостями, прошли довольно весело: и те и другие рассыпались друг перед другом в любезностях. Ведь и на самом деле, какая у нас прекрасная жизнь! Но не у всех и не… всегда. Да порой кажется, что и не жизнь это, а какой-то затянувшийся прикол.
Паша вёл себя на редкость спокойно. Он думал о чём-то своём, методично пережёвывая конфету. Скорей всего, подросток понял что-то важное для себя, как бы, смирившись с превратностями судьбы. Понятное дело, он очень переживал смерть своей мамы (Ивасёвой), а к новой, Маргарите-Барбаре, ещё привыкнуть не мог… Все основные разборки и выяснения отношений в данной, не в очень простой, семье были ещё впереди. Но хоть так, если по-другому Господь не дал.
Подросток пил вишнёвый сок и разглядывал обложки и корешки книг в большом шкафу. Брет Гарт, Роберт Стивенсон, Фенимор Купер, Марк Твен, Конан Дойль… Имелось, разумеется, здесь немало и русской классики. Но Паша числился в любителях приключенческой литературы. Слава богу, его познания в беллетристике не замыкалось на прочтении двух-трёх дешёвых комиксов.
Внезапно, встав из-за стола, Алексей и Валерия, пожелали гостям доброй ночи и оставили их. Впрочем, Вольфы были не против сумасбродной выходки хозяев и острого их желания куда-то, в срочном порядке, поздней ночью. Вольфы устали… от двухдневных разбирательств и ходьбы по инстанциям. Понятное дело, они все вместе утром встретятся. Валерия обещала, что даже подбросит их до аэропорта. Но вот Алексей не сможет, у него срочная командировка.
Уже в салоне «Шевроле», перед тем, как выехать со двора, Валерия пояснила Зуранову, куда и зачем они едут. А направляются они в село Карловка, к старику Никодиму. Справедливый человек, правда, живёт худо, не богато… Как все хорошие люди. В Господа он верует, но не признавая ни каких концессий и сект. Он сам – своеобразный живой бог… в языческом, вернее, в ведическом, духе, добрый колдун и знахарь. К нему приезжают на беседы люди со всей России и даже из-за кордона – лечиться и ума набраться. Он очень добрый, никому в своём внимании не отказывает.
– Чего ты надумала? – удивлёние Зуранова было почти беспредельным.– Мы, вроде бы, с тобой здоровые, как два чугунных молотка. Зачем мне лечиться и от чего?
– Миленький мой, сиди на заднице ровно и любуйся ночным городским пейзажем! Скоро за город выедем, – тоном, не терпящим возражения, сказала она. – Запомни одно: богу – богово, а кесарю – кесарево.
– Ничего не понимаю! Мы просто так едем, прохлаждаться?
– Не совсем. Понимаешь, когда я беседовала с Пашей, то он мне рассказал, что со своей «убитой» мамой иногда ездил к Никодиму, в Карловку. А в последний раз, буквально неделю тому назад, он был свидетелем того, как Ивасёва нервничала и… Впрочем, увидишь всё сам.
– Что, стоило прихватить с собой побольше патронов?
– Дубина! Куда ты дел мой трофейный вальтер? – она совершенно сменила тему.– Своему папане отправил, в каменный век? Что, там нечем разбивать кокосовые орехи? Сейчас у меня с собой браунинг. Он тоже мой, трофейный! Не вздумай присвоить?
– Всё у тебя будет, Лерочка! Я перед «полётом» в Ранний Неолит тебе оставлю свой вальтер. Я, кстати, спросил у тебя, хватит ли нам на время ночной прогулки патронов.
– Сейчас мы отправляемся не воевать, мы едем отдыхать… время проводить с пользой для себя.
– Надо было с собой каких-нибудь угощений взять, копчёной колбасы, варёного мяса, сала солёного… Про другое молчу. Наверное, Никодим не пьёт и не курит.
– И пьёт, и курит. Он мужик, а не дюймовочка с тросточкой. Но он и не Гриша Распутин, и никто другой… с такой вот… фамилией. Никодим чист душой, как малый ребёнок. Он… Я к тому, что все подарки для него уже упакованы, они находятся в багажнике машины.
А подношений старцу Никодиму они везли немало. Кроме еды, питья и табачных изделий, она купила для своеобразного святого неплохой костюм, пару рубашек, туфли шикарную курительную трубку, переносной магнитофон и многое такого, что может пригодиться ему… по мелочам. В багажнике ещё лежали три саженца яблонь-скороспелок. Какие сорта, она точно не знала.
Дом старца Никодима в селе Карловка, по улице Панфилова-четыре, мало, чем отличался от других, соседствующих с ним. Разве что ветхостью. Вероятно, не от лености Никодим не занимался ремонтом своего жилья, а потому как был очень занят просветительскими и знахарскими делами.
Их «Шевроле» тихонько подъехала к калитке небольшого дворика и остановилась. Никодим не спал. Да и августовская ночь, в начале своём, пока что была светлая. Он курил самокрутку, будто давно ожидал их. Босой, с давно нечёсаной седой гривой волос и такой же, лохматой, бородой; со светло-синими глазами, выцветшими от времени; с щербатым ртом. Старик среднего роста, не толст, но крепко сложен… Венцом всего его внешнего вида, как бы, являлась серая домотканая рубаха. Пояском служил кусок обычной дратвы.
